Вещь
Мама, папа и прислуга по названию Наташа
сидели за столом и пили.
Папа был несомненно забулдыга. Даже мама
смотрела на него свысока. Но это не мешало
папе быть очень хорошим человеком. Он очень
добродушно смеялся и качался на стуле. Гор-
ничная Наташа, в наколке и передничке, все
время невозможно стеснялась. Папа веселил всех
своей бородой, но горничная Наташа конфузли-
во опускала глаза, изображая, что она стес-
няется.
Мама, высокая женщина с большой причес-
кой, говорила лошадиным голосом. Мамин голос
трубил в столовой, отзываясь на дворе и в
других комнатах.
Выпив по первой рюмочке, все на секунду
замолчали и поели колбасы. Немного погодя
все опять заговорили.
Вдруг, совершенно неожиданно, в дверь
кто-то постучал. Ни папа, ни мама, ни гор-
ничная Наташа не могли догадаться, кто это
стучит в двери.
— Как это странно, — сказал папа. — Кто
бы там мог стучать в дверь?
Мама сделала соболезнующее лицо и не в
очередь налила себе вторую рюмочку, выпила и
сказал:
— Странно.
Папа ничего не сказал плохого, но налил
себе тоже рюмочку,выпил и встал из-за стола.
Ростом был папа невысок. Не в пример ма-
ме. Мама была высокой, полной женщиной с ло-
шадиным голосом, а папа был просто ее супруг.
В добавление ко всему прочему папа был вес-
нущат.
Он одним шагом подошел к двери и спро-
сил:
— Кто там?
— Я, — сказал голос за дверью.
Тут же открылась дверь и вошла горничная
Наташа, вся смущенная и розовая. Как цветок.
Как цветок.
Папа сел.
Мама выпила еще.
Горничная Наташа и другая, как цветок,
зарделись от стыда. Папа посмотрел на них и
ничего не сказал, а только выпил, также как
и мама.
Чтобы заглушить неприятное жжение во
рту, папа вскрыл банку консервов с раковым
паштетом. Все были очень рады, ели до утра.
Но мама молчала, сидя на своем месте. Это
было очень неприятно.
Когда папа собирался что-то спеть, стук-
нуло окно. Мама вскочила с испуга и закрича-
ла, что она ясно видит, как с улицы в окно
кто-то заглянул. Другие уверяли маму, что
это невозможно, так как их квартира в треть-
ем этаже, и никто с улице в окно посмотреть
не может, — для этого нужно быть великаном
или Голиафом.
Но маме взбрела в голову крепкая мысль.
Ничто на свете не могло ее убедить, что в
окно никто не смотрел.
Чтобы успокоить маму, ей налили еще одну
рюмочку. Мама выпила рюмочку. Папа тоже на-
лил себе и выпил.
Наташи и горничная, как цветок, сидели,
попив глаза от конфуза.
— Не могу быть в хорошем настроении,
когда на нас смотрят с улицы через окно, —
кричала мама.
Папа был в отчаянии, не зная, как успо-
коить маму. Он сбегал даже во двор, пытаясь
заглянуть оттуда хотя бы в окно второго эта-
жа. Конечно, он не смог дотянуться. Но маму
это нисколько не убедило. Мама даже не виде-
ла, как папа не мог дотянуться до окна всего
лишь второго этажа.
Окончательно расстроенный всем этим, па-
па вихрем влетел в столовую и залпом выпил
две рюмочки, налив рюмочку и маме. Мама вы-
пила рюмочку, но сказала, что пьет только в
знак того, что убеждена, что в окно кто-то
посмотрел.
Папа даже руками развел.
— Вот, — сказал он маме и, подойдя к ок-
ну, растворил настежь обе рамы.
В окно попытался влезть какой-то человек
в грязном воротничке и с ножом в руках. Уви-
дя его папа захлопнул раму и сказал:
— Никого нет там.
Однако человек в грязном воротничке сто-
ял за окном и смотрел в комнату и даже отк-
рыл окно и вошел.
Мама была страшно взволнованна. Она гро-
хнулась в истерику, но, выпив немного пред-
ложенного ей папой и закусив грибком, успо-
коилась.
Вскоре и папа пришел в себя. Все опять
сели к столу и продолжали пить.
Папа достал газету и долго вертел ее в
руках, ища, где верх и где низ. Но сколько
он ни искал, так и не нашел, а потому отло-
жил газету в сторону и выпил рюмочку.
— Хорошо, — сказал папа, — но не хватает
огурцов.
Мама неприлично заржала, отчего горнич-
ные сильно сконфузились и принялись рассмат-
ривать узор на скатерти.
Папа выпил еще и вдруг, схватив маму,
посадил ее на буфет.
У мамы взбилась седая пышная прическа,
на лице проступили красные пятна, и, в об-
щем, рожа была возбужденная.
Папа подтянул свои штаны и начал тост.
Но тут открылся в полу люк, и оттуда вы-
лез монах.
Горничные так переконфузились, что одну
начало рвать. Наташа держала свою подругу за
лоб, стараясь скрыть безобразие.
Монах, который вылез из-под пола, прице-
лился кулаком в папино ухо, да как треснет!
Папа так и шлепнулся на стул, не окончив
тоста.
Тогда монах подошел к маме и ударил ее
как-то снизу, — не то рукой, не то ногой.
Мама принялась кричать и звать на по-
мощь.
А монах схватил за шиворот обеих горнич-
ных и, помотав ими по воздуху, отпустил.
Потом, никем не замеченный, монах скрыл-
ся опять под пол и закрыл за собою люк.
Очень долго ни мама, ни папа, ни горнич-
ная Наташа не могли прийти в себя. Но потом,
отдышавшись и приведя себя в порядок, они
все выпили по рюмочке и сели за стол заку-
сить шинкованной капусткой.
Выпив еще по рюмочке, все посидели, мир-
но беседуя.
Вдруг папа побагровел и принялся кри-
чать.
— Что! Что! — кричал папа. — Вы считае-
те меня за мелочного человека! Вы смотрите
на меня как на неудачника! Я вам не прижи-
вальщик! Сами вы негодяи!
Мама и горничная Наташа выбежали из сто-
ловой и заперлись на кухне.
— Пошел, забулдыга! Пошел, чертово копы-
то! — шептала мама в ужасе окончательно ско-
нфуженной Наташе.
А папа сидел в столовой до утра и орал,
пока не взял папку с делами, одел белую фу-
ражку и скромно пошел на службу.
31 мая 1929
|
