Реабилитация
Не хвастаясь, могу сказать, что, когда Володя ударил меня по уху и
плюнул мне в лоб, я так его схватил, что он этого не забудет. Уже потом я
бил его примусом, а утюгом я бил его вечером. Так что умер он совсем не
сразу. Это не доказательство, что ногу я оторвал ему ещё днем. Тогда он был
еще жив. А Андрюшу я убил просто по инерции, и в этом я себя не могу
обвинить. Зачем Андрюша с Елизаветой Антоновной попались мне под руку? Им
было ни к чему выскакивать из-за двери. Меня обвиняют в кровожадности,
говорят, что я пил кровь, но это неверно: я подлизывал кровяные лужи и пятна
— это естественная потребность человека уничтожить следы своего, хотя бы и
пустяшного, преступления. А также я не насиловал Елизавету Антоновну.
Во-первых, она уже не была девушкой, а во-вторых, я имел дело с трупом, и ей
жаловаться не приходится. Что из того, что она вот-вот должна была родить? Я
и вытащил ребенка. А то, что он вообще не жилец был на этом свете, в этом уж
не моя вина. Не я оторвал ему голову, причиной тому была его тонкая шея. Он
был создан не для жизни сей. Это верно, что я сапогом размазал по полу их
собачку. Но это уж цинизм обвинять меня в убийстве собаки, когда тут рядом,
можно сказать, уничтожены три человеческие жизни. Ребенка я не считаю. Ну
хорошо: во всем этом (я могу согласиться) можно усмотреть некоторую
жестокость с моей стороны. Но считать преступлением то, что я сел и
испражнился на свои жертвы,— это уже, извините, абсурд. Испражняться —
потребность естественная, а, следовательно, и отнюдь не преступная. Таким
образом, я понимаю опасения моего защитника, но все же надеюсь на полное
оправдание.
<1940>
|
