* * *
3 октября <1936>
Дорогой Борис Степанович,
большое спасибо за Ваш ответ. У меня было такое ощущение, что все люди,
переехавшие в Москву, меняются и забывают своих ленинградских знакомых. Мне
казалось, что москвичам ленинградцы представляются какими-то идеалистами, с
которыми и говорить-то не о чем. Оставалась только вера в Вашу неизменность.
За девять лет, что я знаю Вас, изменились все. Вы же как были, таким точно и
остались, несмотря на то, что как никто из моих знакомых изменили свою
внешнюю жизнь. И вдруг мне показалось, что Вы стали москвичом и не ответите
на моё письмо. Это было бы столь же невероятно, как если бы я написал письмо
Николаю Макаровичу, а он прислал бы мне ответ. Поэтому, получив сегодня Ваше
письмо, я испытал огромную радость, что-то вроде того, что «Ура! Правда
восторжествует».
Когда кто-нибудь переезжает в Москву, я, ленинградский патриот,
воспринимаю это как личное оскорбление. Но Ваш переезд в Москву, дорогой
Борис Степанович, мне бесконечно печален. Среди моих знакомых в Ленинграде
не осталось ни одного настоящего мужчины и живого человека. Один зевнёт,
если заговорить с ним о музыке, другой не сумеет развинтить даже
электрического чайника, третий, проснувшись, не закурит папиросы, пока
чего-нибудь не поест, а четвертый подведёт и окрутит вас так, что потом
только диву даёшься. Лучше всех, пожалуй, Николай Андреевич. Очень-очень
недостаёт мне Вас, дорогой Борис Степанович.
Поражаюсь Вашей силе: столько времени прожить без комнаты и остаться
самим собой. Это Вы, который говорил, что самый приятный подарок — халат с
тридцатью карманами! Вы мне напоминаете англичанина, который пьёт восьмой
день и, что называется, ни в одном глазу и сидит прямо как палка. Даже
страшно делается. Все это, конечно, потому, что у Вас миллион всяких
привычек и потребностей, но главные — чай и табак.
В следующем письме напишу Вам о своих делах. Сообщите только, по какому
адресу Вам писать.
Хармс.
|
