Письма к К. В. Пугачевой [4]
Понедельник, 16 октября 1933
Талант растет, круша и строя.
Благополучье — знак застоя!
Дорогая Клавдия Васильевна,
Вы удивительный и настоящий человек!
Как ни прискорбно мне не видеть Вас, я больше не зову Вас в ТЮЗ и мой
город. Как приятно знать, что есть еще человек, в котором кипит желание! Я
не знаю, каким словом выразить ту силу, которая радует меня в Вас. Я называю
ее обыкновенно чистотой.
Я думал о том, как прекрасно всё первое! как прекрасна первая
реальность! Прекрасно солнце и трава и камень и вода и птица и жук и муха и
человек. Но так же прекрасны и рюмка и ножик и ключ и гребешок. Но если я
ослеп, оглох и потерял все чувства, то как я могу знать всё это прекрасное?
Все исчезло и нет, для меня, ничего. Но вот я получил осязание, и сразу
почти весь мир появился вновь. Я приобрел слух, и мир стал значительно
лучше. Я приобрел все следующие чувства, и мир стал еще больше и лучше. Мир
стал существовать, как только я впустил его в себя. Пусть он еще в
беспорядке, но всё же существует!
Однако я стал приводить мир в порядок. И вот тут появилось Искусство.
Только тут понял я истинную разницу между солнцем и гребешком, но в то же
время я узнал, что это одно и то же.
Теперь моя забота создать правильный порядок. Я увлечен этим и только
об этом и думаю. Я говорю об этом, пытаюсь это рассказать, описать,
нарисовать, протанцевать, построить. Я творец мира, и это самое главное во
мне. Как же я могу не думать постоянно об этом! Во всё, что я делаю, я
вкладываю сознание, что я творец мира. И я делаю не просто сапог, но, раньше
всего, я создаю новую вещь. Мне мало того, чтобы сапог вышел удобным,
прочным и красивым. Мне важно, чтобы в нем был тот же порядок, что и во всём
мире: чтобы порядок мира не пострадал, не загрязнился от прикосновения с
кожей и гвоздями, чтобы, несмотря на форму сапога, он сохранил бы свою
форму, остался бы тем же, чем был, остался бы чистым.
Это та самая чистота, которая пронизывает все искусства. Когда я пишу
стихи, то самым главным мне кажется не идея, не содержание и не форма, и не
туманное понятие «качество», а нечто еще более туманное и непонятное
рационалистическому уму, но понятное мне и, надеюсь, Вам, милая Клавдия
Васильевна, это — чистота порядка.
Эта чистота одна и та же в солнце, траве, человеке и стихах. Истинное
искусство стоит в ряду первой реальности, оно создает мир и является его
первым отражением. Оно обязательно реально.
Но, Боже мой, в каких пустяках заключается истинное искусство! Великая
вещь «Божественная комедия», но и стихотворение «Сквозь волнистые туманы
пробирается луна» — не менее велико. Ибо там и там одна и та же чистота, а
следовательно, одинаковая близость к реальности, т.е. к самостоятельному
существованию. Это уже не просто слова и мысли, напечатанные на бумаге, это
вещь, такая же реальная, как хрустальный пузырек для чернил, стоящий передо
мной на столе. Кажется, эти стихи, ставшие вещью, можно снять с бумаги и
бросить в окно, и окно разобьется. Вот что могут сделать слова!
Но, с другой стороны, как те же слова могут быть беспомощны и жалки! Я
никогда не читаю газет. Это вымышленный, а не созданный мир. Это только
жалкий, сбитый типографский шрифт на плохой, занозистой бумаге.
___
Нужно ли человеку что-либо помимо жизни и искусства? Я думаю, что нет:
больше не нужно ничего, сюда входит всё настоящее.
___
Я думаю, чистота может быть во всём, даже в том, как человек ест суп.
Вы поступили правильно, что переехали в Москву. Вы ходите по улице и играете
в голодном театре. В этом больше чистоты, чем жить здесь, в уютной комнате и
играть в ТЮЗе.
___
Мне всегда подозрительно всё благополучное.
Сегодня был у меня Заболоцкий. Он давно увлекается архитектурой и вот
написал поэму, где много высказал замечательных мыслей об архитектуре и
человеческой жизни1. Я знаю, что этим будут восторгаться много людей. Но я
также знаю, что эта поэма плоха. Только в некоторых своих частях она, почти
случайно, хороша. Это две категории.
Первая категория понятна и проста. Тут всё так ясно, что нужно делать.
Понятно, куда стремиться, чего достигать и как это осуществить. Тут виден
путь. Об этом можно рассуждать; и когда-нибудь литературный критик напишет
целый том по этому поводу, а комментатор — шесть томов о том, что это
значит. Тут всё обстоит благополучно.
О второй категории никто не скажет ни слова, хотя именно она делает
хорошей всю архитектуру и мысль о человеческой жизни. Она непонятна,
непостижима и, в то же время, прекрасна, вторая категория! Но её нельзя
достигнуть, к ней даже нелепо стремиться, к ней нет дорог. Именно эта вторая
категория заставляет человека вдруг бросить всё и заняться математикой, а
потом, бросив математику, вдруг увлечься арабской музыкой, а потом жениться,
а потом, зарезав жену и сына, лежать на животе и рассматривать цветок.
Это та самая неблагополучная категория, которая делает гения.
(Кстати, это я говорю уже не о Заболоцком, он еще жену свою не убил и
даже не увлекался математикой.)
___
Милая Клавдия Васильевна, я отнюдь не смеюсь над тем, что Вы бываете в
Зоологическом парке. Было время, когда я сам каждый день бывал в здешнем
Зоологическом саду. Там были у меня знакомый волк и пеликан. Если хотите, я
Вам когда-нибудь опишу, как мило мы проводили время.
Хотите, я опишу Вам также, как я жил однажды целое лето на Лахтинской
зоологической станции, в замке графа Стенбок-Фермора, питаясь живыми червями
и мукой «Нестли»2, в обществе полупомешанного зоолога, пауков, змей и
муравьев?
Я очень рад, что Вы ходите именно в Зоологический парк. И если Вы
ходите туда не только с тем, чтобы погулять, но и посмотреть на зверей, —
то я еще нежнее полюблю Вас.
Даниил Хармс.
1 Можно предполагать, что речь идет о не сохранившейся поэме Н.
Заболоцкого «Облака» (1933).
2 Верно: «Нестле». Молочная мука для вскармливания грудных младенцев.
Изготовлялась в Швейцарии.
|
